Жоэль Артур Розенталь – «Фаберже нашего времени», «главный ювелир современности», любитель арахисового масла, одержимый творчеством Джона Сарджента, и просто основатель легендарного бренда JAR. А еще – затворник, которого по степени отчужденности сравнивают с Гретой Гарбо, и сноб, способный отказать в своих творениях как большим музеям, так и тугим «кошелькам». Как мальчик из небогатой семьи из Бронкса смог добраться до Вандомской площади и манипулировать чувствами богатых и знаменитых?
Олег Краснов
Последняя крупная выставка Розенталя состоялась почти десятилетие назад: в 2013-м главный американский музей Метрополитен в Нью-Йорке отдал несколько залов под экспозицию работ дизайнера. Впервые – ныне живущего. В случае с создателем JAR, событие стало действительно выдающимся. Произведения для этой ретроспективы собирали буквально по крохам: среди клиентов, кто одолжил свои сокровища, сплошь имена из таблоидов и светских хроник, от Гвинет Пэлтроу и Мадонны до Лили Сафры и короля Карла III (а тогда просто принца Чарльза). Впрочем, такая шумиха не впечатлила одного из самых известных социофобов мира (историй о том, что маэстро указывает на своего партнера поклонникам со словами: «Это он Розенталь», – хоть отбавляй).
В конце 1990-х он уже запросто отказал Лувру, который пытался сделать его выставку – дизайнеру «не понравилось их отношение». Да и вообще JAR за всю жизнь не потратил ни цента на рекламу. В Америке же он со скрипом встретился с парой журналистов ведущих изданий, – одного пригласил в закусочную и заказывал вафли с арахисовым маслом «как в детстве», – а потом на пару минут заглянул на открытие выставки. Впрочем, его поклонников такое поведение только раззадоривает. Потому что секретность – тайное оружие Розенталя.
Он вырос в нью-йоркском Бронксе и был единственным ребенком в семье. Его отец работал на почте, а мать была учителем биологии. Он говорит, что они научили его «прежде всего двум вещам: в совершенстве учить английский язык и делать то, что хочешь». И он делал – часами пропадал в том же Метрополитене и Музее естественной истории, где завороженно рассматривал минералы. Собравшись стать художником, поступил в Высшую школу музеев и искусства в Нью-Йорке, затем занялся лингвистикой (он говорит на французском, итальянском и идише). По совету друга пошел поступать на факультет истории искусств и философии в Гарвард и прошел конкурс из 113 человек на место.
«Конечно, я спешил вернуться в Париж, потому что всегда думал, что художники едут именно туда. Поэтому я отучился три года за два», — вспоминал ювелир. В 1966-м он переезжает в город своей мечты и знакомится с бывшим психиатром из Швейцарии Пьером Жаннетом, с которым живет и работает до сих пор. А тогда они вместе открыли небольшой магазин вышивки, где Розенталь рисовал эскизы. Тогда же он увлекся и ювелирными изделиями и даже работал на Джанни Булгари. В 1978-м они с Пьером решились на собственный ювелирный бизнес, имея в арсенале лишь собственные невеликие сбережения.
«Мне говорили многое, что я не могу использовать бриллианты старой огранки, не могу использовать розовый топаз, что они никому не нужны. Но мне было все равно, что это за камень. Главное, чтобы он был красивым». Он пошел против течения, стал активно использовать цветные камни, даже не считавшиеся в то время драгоценными («Люди называли шпинель «этот искусственный камень!»), и оказался пророком. Одна из его любимых историй о том, как он мог раздобыть в те годы внушительную шпинель за $300, а сегодня они стоят по $15000.
Другое его «нововведение», в свое время шокировавшее рынок – ценообразование. В мире высокого ювелирного искусства, где всегда царила маневренность, они с Пьером решили… не говорить о деньгах. «Мы поняли, что единственный способ решить эту проблему — установить единую цену для всех», — говорит Розенталь. «Мы делаем чертеж, обсуждаем, что мы делаем, время и материалы, а затем находим справедливую цену. Менять ее после этого нечестно». Известная история, что если клиент пытается договориться, то пара молча провожает его до двери.
Это, конечно, лишь малая часть сериала «Революции бренда JAR». Потом были уже легендарные микропаве из бриллиантов, а также сапфиров, аметистов, турмалинов и других цветных камней. Использование титана и алюминия наряду с традиционными золотом и серебром. Но прежде всего – это уникальные, выдающиеся во всех смыслах изделия, которые, как шутят знатоки, редко умещаются в ладони. Будь то фантастические бабочки или цветы, животные или листья рожденных фантазией растений.
79-летний мастер работает всего с четырьмя помощниками в четырех своих мастерских в Париже, Женеве и на юге Франции. Они выпускают около 100-120 вещей в год и остаются полностью финансово независимыми. Еще пара десятков произведений появляется на аукционных торгах, вызывая немалый ажиотаж. Одна из последних крупных продаж – 12 украшений из коллекции Энн Гетти из легендарного клана американских миллионеров. В июне 2022-го они продавались на Christie’s со средним эстимейтом $200-300 тыс., а уходили с 2-3-кратным превышением.
Но по-настоящему волнует Розенталя, похоже, только Джон Сарджент, американский портретист времен Belle Époque, о котором он много лет пишет книгу и надеется снять кино. Розенталь видит сходство между писательством и ювелирным делом: «Оба требуют совершенства. Каждое слово, как и каждый крошечный камень в украшении, – имеют значение».